Когда Маркхэм встретился в следующий раз с Проф. Хиггенсом и «штабными офицерами», на сей раз довольно далеко от Сити, чтобы свести к минимуму вероятность внезапного нападения, он сразу заметил перемену в их настроении. Беглецов больше не было; теперь это были решительные люди, представляющие себе цель, люди, знающие, к чему они стремятся, люди, у которых не осталось времени размышлять о возможном поражении.
Проф. Хиггенс сказал Маркхэму, что Освободительная Армия значительно увеличилась, что многие добровольно отказывались от гражданства и присоединялись к ним и что, хотя новогодний секрет свято хранился «главным штабом», казалось, будто все знают о скором и неизбежном восстании.
Маркхэм решил укрепить организацию действием; он запланировал несколько ночных налетов на химические склады, чтобы обеспечить Корнила Тауна и его подразделение достаточным количеством материала для производства тысячи гранат. Также был проведен налет на Республиканский склад ручного оружия, в результате которого они захватили пистолеты, спортивные винтовки, старомодные револьверы, дробовики и даже несколько снайперских винтовок с телескопическим прицелом.
На второй из трех встреч Маркхэм представил Марион-А генеральному штабу. Хелм Криспин и Проф. Хиггенс пристрастно беседовали с ней и испробовали все тесты, которые знали. Под конец даже Проф. вынужден был признать, что или Маркхэм добился невозможного, или же Марион-А самый умный и, конечно, самый опасный андроид в республике.
На третьей встрече — последней перед тем, как он стал Беглецом, — Маркхэм провел совещание с капитанами и командирами рот Освободительной Армии. Не торопясь, придавая огромное значение деталям, он обрисовал стратегический план, разработанный им на канун Нового года.
Маркхэм обдумывал вопрос с того самого вечера в Хэмпстеде и знал: единственный план, который может привести к успеху, должен быть простым и конкретным. Разработать сложное, многофазовое развитие восстания значило обречь все дело на погибель. Он не мог рассчитывать, что люди, которые не имели ни малейшего, даже косвенного, представления о боевых действиях, за короткий срок научатся дисциплине и смогут хорошо действовать в сложных боевых условиях.
Встреча продлилась дольше, чем Маркхэм предполагал, и он вернулся в Найтсбридж незадолго до полуночи. Марион-А ждала его с сообщением от Вивиан.
— Мисс Бертранд заходила сама, Джон. Мне показалось, что она возбуждена. Она велела мне передать вам, чтобы вы, как только вернетесь, навестили ее.
Маркхэм задумался. Со времени приема у президента он и Вивиан никогда не связывались прямо, но оставляли закодированные послания под камнем возле дуба в Гайд-Парке.
Пока Маркхэм не вступил в контакт с Проф. Хиггенсом, они с Вивиан встречались раз или два в неделю, и каждая из этих встреч оговаривалась таким-образом. Маркхэм согласился на это благодаря настояниям Вивиан, и каждый раз, когда он шел оставлять или забирать записку, он чувствовал себя как мальчишка, который играет в индейцев. Но со временем это вошло в привычку, и он не мог отрицать, что элемент конспиративности во встречах с Вивиан развлекает их обоих и придает остроту отношениям.
Маркхэм, однако, был уверен, что его отношения с Вивиан долго не продлятся. Он находил ее симпатичной, умной и сексуально привлекательной; несмотря на внутренние запреты или благодаря им, одиночество вынуждало его искать утешение в сексуальном расслаблении. Он философски готовился к тому, что придет день и Вивиан оставит его, отдавшись следующему увлечению. Тем не менее чем больше он склонялся к тому, чтобы принять то, что она считала «нормальными отношениями», тем меньше, казалось, она сама поддерживала эту точку зрения.
Когда Марион-А передала Маркхэму просьбу Вивиан, он вспомнил, что был последние несколько дней слишком занят важными делами и позабыл о записках под дубом. Он также подумал, что Вивиан, которая обычно не впадала в панику, на этот раз имела, должно быть, весьма веские причины, чтобы нанести ему визит.
— Мисс Бертранд что-нибудь еще говорила? — спросил он.
— Она сказала только, что это очень срочно, Джон. — Марион-А произнесла это с явной неохотой, но Маркхэм ничего не заметил.
— Нет смысла брать геликар, — решил он. — Я пройдусь. Может быть, сон разгоню.
— Вы очень устало выглядите. Я думаю, вам бы лучше немного отдохнуть.
Он засмеялся:
— Может быть, попозже я и отдохну сразу от всего… Не знаю, когда вернусь, Марион, но не волнуйся.
Марион-А ответила неподвижной улыбкой:
— Меня не программировали на волнение.
Холодный ночной воздух взбодрил его. Стояло начало декабря, и деревья во всем парке были покрыты инеем, сверкавшим в свете холодных, немигающих звезд. Маркхэм шел через парк по направлению к Парк-Лэйн и чувствовал неожиданно радостное возбуждение.
Все его сомнения и страхи, все мрачные мысли, вызванные проблемами, вставшими перед ним как лидером Освободительной Армии, исчезли прочь. Наедине со звездами и морозом он вдруг перестал чувствовать себя одиноко. Маркхэм был убежден, что вся череда событий, в которую он был вовлечен, неизбежна и поэтому необходима. А значит, и правильна!
Ему на ум пришли строки из стихотворения двадцатого века:
Настоящее и прошедшее,
Наверно, содержатся в будущем,
А будущее заключается в прошедшем.
Если время суще в себе,
Время нельзя искупить[60].
«Нет прошедшего или будущего, — счастливо сказал он себе. — Есть только вечно повторяющийся миг — сейчас. В нем содержится все, вся история. Это чистая причинность, обходящаяся без оправдания смысла и логики. Не абстракция, а конечная необходимость. И каждый из нас делает то, что делает, потому что должен… Бог знает, о чем я говорю; но истина всегда мелькает за следующим поворотом. Вот-вот настигнешь. И так во всем…»
Вдруг он понял, что стоит перед дверью Вивиан. Маркхэму показались забавными абстрактные размышления над тонкими материями. Дурацкий лидер дурацкого восстания — одинаково безрассудные со своими ручными гранатами и метафизикой.
— Живые андроиды! Ты же спишь, Джон. Скорей заходи, — Вивиан почти втащила его в дом. — Дорогой, я так рада, что ты пришел. Я боялась… Что ты делал последние десять дней? — Она быстро поцеловала его.
— Репетировал комическую оперу, — легко ответил Маркхэм.
Вивиан вздрогнула. Она больше не выглядела беспечной, умудренной женщиной света, но казалась неуверенной и растерянной. «И она стала, — подумал Маркхэм, — более теплой и человечной».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});